Кижи – несравненная сказка куполов

На озере Онежском, по штилевой глади которого скользит наш теплоход, ни морщинки, ни всплеска, словно скользим мы по воздуху. Ночная синь голубеет приближением рассвета и голубизну эту опрокинутого в озеро неба принимает вода. Острова и островки уходят неслышно то по правому борту, то по левому, и сердце томится ожидаемой встречей с чудом: про красоту Кижей все наслышаны. Но всплывает эта красота все равно сказочно непредсказуемо: просто вдруг в перламутровой сини видишь абрис луковок, стройно громоздящихся над храмом. Храм бесплотно и невесомо словно парит в этой сини, и чем ближе мы подходим к острову, тем четче силуэт, тем различимей величественные терема во всех подробностях, тем просветленнее рассвет.

К пристани мы подходим уже хлопотным и шумным утром, когда петух горло дерет, ведра брякают, тетки что-то выкрикивают. Но предощущение светлого праздника не пропадает. Мы высыпаем на берег и грунтовой дорогой, поросшей ромашкой, пижмой и рябинником шагаем к погосту. Остров невелик, он вытянут с юга на север на восемь километров, ширина и вовсе лишь полтора километра.

У Леонида Волынского в его «Страницах каменной летописи» я прочла, что название острова «…связывают со старо карельским словом «кижат» - так назывались народные игры, вернее – языческие обрядовые игрища. Скорее всего, остров именовался в старину Кижасаури – Островом игрищ».

В 16-м веке Кижский погост объединял административно до 130 деревень, рассыпанных по лесистым островкам Онеги. Был он в отличие от других, заросших лесом, гол, солнышку и ветрам открыт, и издавна служил неким общественным местом для игрищ и сборищ. Отцы православия против традиций идти не хотели и именно здесь поставили на высокой Марьяниной горе первый христианский храм. Правда, он сгорел, и новую церковь Преображенскую поставили немного южнее. А спустя 50 лет рядом с нею воздвигли другую – Покровскую, еще позже - отдельно стоящую шатровую колокольню. Весь этот комплекс, обнесенный невысокой стеной со сторожевыми башнями для защиты от воинственных соседей, образует Кижский погост.

Преображенская церковь возвышается над островом на 37 метров – это повыше нынешних 10-этажных строений. И слажена она вся из дерева, без единого гвоздя. Правда, осиновые лемеха (круглые такие кровельные досочки, тесанные из дерева топором) крепились на крыше кованым гвоздем. А для самого строения, в котором бревно к бревну ладились без зазора, без всякого конопаченья, пазы рубились одним топором, гвоздь был не нужен.

Мы поднялись на крыльцо храма, каждый столбик которого с бесхитростными балясинами хотелось погладить, как гладили его, нагревая, солнечные лучи. Вошли в церковь. К иконостасу подходили, склонив головы, каждый со своей молитвой, со своей думой. И думалось больше о хорошем. На Кижский погост, который в советские времена скорее был все же местом туристическим, теперь все больше приплывает паломников, истинно верующих. Место не разоренное, не оскверненное, намоленное. Свечи зажгли, постояли, с молитвой еще раз поклонились Богу-Вседержителю, и вышли на крыльцо. Почему-то именно здесь, у храма, похожего больше на веселый сказочный терем, я подумала вот о чем. Православная вера русских людей от самых ее истоков могла быть искренней и даже истовой, но вряд ли фанатичной, запредельно суровой в своих отправлениях. Отнеситесь к достоверному источнику, автобиографичному повествованию «Житию протопопа Аввакума» начала 17-го века. Сын священника-выпивохи, умершего довольно рано, 17-летний Аввакум начал с амвона наставлять своих односельчан и столь ревностно следил за исправлением нравов, что те попросту выгнали его из села. Ревнитель веры и нравов из Нижегородчины многократно был переводим в иные города России, и повсюду сердитые мужики кольями прогоняли из своих сел священника, который явно был не от мира сего. С огнем в очах наставлял Аввакум и низших и высших, призывая усмирять плоть и отказываться от радостей жизни. Так он дошел до Сибири, до острога и ямы, до мученического костра, на который его возвел в наказание царь Федор.

Но речь не о нем, мученике собственного фанатизма, а о тех простых русских людях, которые умели радоваться жизни, любить, строить, озорничать – и смиренно кланяться Богу в урочный час и день.

Мысль эта пришла мне на ум на дивном острове Кижи, где рядом с великолепными Преображенской и Покровской церквями радуют глаз веселая 8-крылая мельничка, в которой лишь жернова каменные, добротный домище с амбарами, остроумные изгороди из заостренных жердей. Ах, как светло умели люди жить, просто позавидуешь!

Кстати, даже имена их сохранились. Вот этот дом принадлежал крестьянину Ошевневу из одноименной деревеньки, а тот – Елизарову из деревни Середка, третий – Сергееву из деревни Логморучей. Кто-то, может быть, критикует сегодня саму идею превратить погост в музей, а я в ней не вижу ничего крамольного. Сроду церковь отдельно от людского жилья не стояла, нет в этом ничего противоестественного. Ведь не казино же сюда завезли! Все вышло ладно и разумно. Вот тому пример.

Когда на острове Кижи было решено создать музей-заповедник деревянного зодчества, привезли сюда из Мурома махонькую церковь Лазаря Муромского, которая больше похожа на избушку с луковкой, увенчанной крестом. Из всех уцелевших до наших дней деревянных культовых сооружений эта - древнейшая, ученые полагают, что срублена она в 1390 году. Трогательно маленькая, простая и бесхитростная, она в сравнении с 22-главой Преображенской церковью выглядит как предтеча, прообраз будущего величия православия на Руси, да заодно и архитектурного сокровища, выросшего из этого самого Лазаря, как из зернышка.

Преображенскую церковь восхищенные знатоки архитектуры действительно сравнивают с мощным ветвистым деревом, которое вырастает органично и цельно от фундамента до куполов. И все эти срубы-восьмерики, четверики, «бочки» и луковки в едином порыве вздымаются к небу, словно не строитель их громоздил одно на другое, а само оно так осмысленно и гармонично поднялось ввысь. Как гласит легенда, восхищен творением рук своих был и сам автор, не знавший чертежей и сложных конструктивных расчетов, силой одного лишь гения поставивший это сооружение. «Поставил церковь мастер Нестер, не было, нет, и не будет такой» – и с этими словами безвестный архитектор забросил в озеро свой топор.

Кстати, о топоре. Опять же знатоки истории уверяют, что в плотницком искусстве использовали его лишь русские зодчие, виртуозно владевшие этим инструментом. Кижи буквально во всех строениях демонстрируют, что топор здесь ходил по бревну, как бритва: одним взмахом делая срез под нужным градусом и нужной глубины.

Я с особым удовольствием разглядывала не только величественные храмы, но и прочие строения, к примеру, крестьянский амбар из деревни Нийнисельга – конструктивная простота и целесообразность которого оборачиваются архитектурной красотой.

Пожалуй, дольше всего туристы задерживаются у жилых помещений, сооруженных зодчими три-четыре века тому назад. Олонецкая изба – гордое, добротное емкое сооружение, под единой кровлей которого и горница, и светлица, и амбар с высоким и широким пандусом под груженую подводу, и дровяник, и прочие помещения под хозяйственные нужды.

А еще я в искреннем восхищении разглядывала изгородь, просто и остроумно сотворенную из заостренных кольев. Наискось упертые тупым концом в землю, они грозно смотрели острием под углом вверх, словно дуло орудия в боевой готовности. И все же это была просто деревянная изгородь, прочная и красивая.

Восьмикрылая мельница, избы, амбары, храмы, мягкая грунтовая дорога, рябиновые кисти, поникшие до земли, прибитый к берегу дощатый челн, запах мяты и сухих трав – это и правда заповедник другой жизни, других времен. Только на острове они и могли сохраниться.

Также, еще:

• Туры Кижи, круизы
• Кижи Валаам остров

• Турфирмы по России