Подмосковная буколика

Старушка Европа предлагает искушенным туристам новую услугу: отдых в маленьких деревушках, максимальное погружение в сельский быт.

Чистенькие комнаты в частном доме, утренний вопль петуха и квохтание кур во дворе. Если очень захочется – можете сами подоить корову или отогнать овец на пастбище. Можно купаться в деревенской речушке у запруды и валяться до изнеможения в душистых травах. А то и - «раззудись, плечо, размахнись, рука» - пройтись с косою по утренней заре под птичье многоголосье. В Хорватии я видела такие «туристические фермы» - они мне очень понравились.

Говорят, отдых такой обретает все большую популярность. Уверяю вас, что Россия в этом направлении ничуть не отстает. Вот хоть мое прошлое лето, у доброго и безалаберного «дворянина», который доверил мне свое хозяйство без зазрения совести и лишь изредка наведывался проверить: не спалила ли гостья его хоромы.

Итак, отдых в Подмосковье, что это такое?

4 августа

За три дня я стала в деревне уже совсем своей, соседи – здороваются, хозяин – советуется. А может, здесь просто так принято: все родные, потому что нас мало. Хозяин мой, Евгений Петрович, давно собирался строить баню, сомневался, раздумывал и, наконец, решился, объяснив, что для него это некий акт самоутверждения. Ну, как Раскольников: смогу ли я, способен – или тварь дрожащая?!

Старую облепиху он рубил по частям – сверху – сколько рукой мог достать, потом – ниже, потом – под самое основание. Сосед Синицын дал ему купорос – чтобы полить пень и не корчевать эту дьявольщину. За два дня крона подвяла, узкие листы порыжели и до приезда строителей мне поручили ее сжечь. Секатором отрезая ветки, я складывала из них высоченный инквизиторский костер. Запалила бумагу, и через мгновение столб густого белого дыма поднялся к синему небу. Время от времени ветерок склонял его то в одну сторону, то в другую и сосед сказал, что этому извержению не хватает Брюллова.

А мне было приятно, что работа спорилась, костерок не гас, гора облепихового хвороста таяла на глазах. В азарте я сожгла еще и куст старой черной смородины, которую тоже выдрали, освобождая место под баню. Дым почему то больше не хотел подниматься столбом и начал растекаться низом, по затоптанной поляне и малиннику. Через десять минут я поняла, что это вовсе не из-за смородины, корни которой уже горели, потрескивая и испуская аромат. Из-под кучевых облаков рванул веселый дождик – ожидаемый весь день и неожиданный в данную минуту. Я помчалась укрывать пленкой брус и доски, а дождик лил, солнце светило, и костер все равно не гас. В момент волосы и рубаха стали мокрыми, но костерок мой уверенно и спокойно догорал. Весь день надо мной вьются какие-то крупные и красивые птицы – парой – и перекликаются высокими голосами. И утром парили, и вот сейчас, вечером. Только ушли тучи – и они появились.

Костер догорел, я могла пойти поплавать в Наре, потому что во-первых так себе завела, во-вторых вся взмокла, вспотела, испачкалась… Да и просто очень хотелось. В золу решила закопать четыре картофелины, на что Синицын через забор скептически заявил: «Углей же нет, не испекутся». А вот посмотрим, сказала я себе. Закопала в золу свои картофелины, посмотрела на часы и пошла плавать.

Вода в Наре немного спала и стала еще коричневее. Купальщиков было не много. Старухи, которые пеклись о здоровье, их внуки, которых они досадливо опекали, и два подвыпивших парня. Эти, попав сдуру на стремнину, малехонько испугались и довольно быстро убрались. А плавать в Наре было одно удовольствие. Про нее, я как-то слышала, сказали: «Правильная речка! Дно – песчаное, течение быстрое, за плотиной – джакузи, перед плотинкой – для маленьких заводь, ну про всех подумала».

В правильной речке я немного поцарапалась против течения, поплескалась на тишинке, окунулась с головкой несколько раз, и вылезла на берег совершенно ублаженная.

Назад шла тихо. Голову повязала белым платком, пальцы больные обернула лопухом, и было мне хорошо, как никогда.

Еще с дороги было видно, что мой костерок в огороде едва дышит: от золы шел не то дымок остатний, не то парок вечерний. И пахло печеной картошечкой. Этот дух ни с чем спутать нельзя.

Мне не хотелось торопить счастье. Я развесила полотенце и купальник, поставила поджарить окунька в оливковом масле, вырвала увядший и уже давно не зеленый лук и покрошила его репку на рыбу, и налила полный бокал Кинзмараули. Это тоже повелось по правилам каждый вечер. Для картошечки достала масло смоленское-сливочное, крупную настоящую соль, нож и ложечку. И когда на столе уже все было готово, достала из золы картошку. Она конечно испеклась! Синицына не было видно, но я, торжествуя, все равно прокричала на весь околоток: «Ну, и кто говорил, что она не испечется!?»

Разрезала картофелину надвое, солила, впихивала в ароматную горячую мякоть масло и выбирала ее ложкой. Гортензия была белой, как комья снега, настурция – огненной, лес тихий и недвижимый, и небо синее уже не помнило своего потешного короткого дождя. Кстати, нет вкуснее приправы, чем бутоны настурции, мимоходом сорванные с клумбы: остренькие, как перчик!

Мне было так хорошо одной, на этой зеленой полянке, в этом белом платочке на непросохшей от купания голове, что снова захотелось жить.

Скорлупки запеченной картошки я бросила вместе с салфеткой в золу, и она снова с готовностью задымила, снова пополз аромат горячей картошки. А я заварила зеленый чай и удивилась, что листы черной смородины, которые так пахучи обыкновенно, сегодня едва источают свой аромат. Ну и пусть. Все равно хорошо.

5 августа

Хозяин едет на рынок за мясом и прочими продуктами и предлагает мне съездить в Свято-Пафнутиев монастырь.

- Я тебя завезу, уеду на рынок, там часа два-три протолкусь и на обратном пути тебя подхвачу.

А почему нет? Хватаю фотоаппарат, меняю джинсы на длинную юбку, платок – на шею, и вот мы уже летим по Калужской дороге в сторону Боровска. У дороги там и сям стоят тетки с корзинами, полными отборных белых грибов. Говорят, и город Боровск свое имя с древности носит от боровиков, которыми эти места славятся. Их тут собирали немерянное количество, сушили, мариновали, возили возами на ярмарки.

Про монастырь я наслышана, он основан в середине пятнадцатого века преподобным Пафнутием Боровским, который до этого был игуменом в этом «грибном» городе. Он и построил храм в честь Рождества Богородицы на левом берегу реки Протвы. Заметим, что, как и все монастыри в древней Руси, носил он еще и стратегическое значение: защищал подступы к Москве с юго-запада. Естественно, несколько раз горел, терпел от разных супостатов осады, а в 1610 году был разрушен Тушинским вором – Лжедмитрием П. Восстанавливался при царях Михаиле Федоровиче и Алексее Михайловиче, а потом Наполеон опять его сжег.

Даже удивительно, что при такой бурной военной биографии этот монастырь всегда славился редкими иконами, богатыми фресками, роскошной ризницей и уникальной библиотекой. К началу ХХ века здесь было уже шесть храмов. Самый главный – соборный Рождества Пресвятой Богородицы, этот храм и сегодня поражает величием и соразмерной гармонией линий. До сих пор сохранились фрески 1644 года, именно здесь хранились под спудом мощи святого Пафнутия. При царе Алексее Михайловиче к нему с северной стороны был пристроен храм великомученицы Ирины. Покорил меня совершенно маленький больничный храм Святого Ильи, удивительно складный и домовитый. Стены и башни с деревянными кровлями завершают ансамбль.

Я долго бродила вдоль этих толстых белых стен, заглядывала в бойницы, с удовольствием копалась в книжной церковной лавке. А потом знающие люди отвели меня к часовенке возле святого источника. Какой-то доброхот, уже из нынешних, построил над источником закрытую купальню: можно войти, раздеться и с молитвою окунуться в студеную родниковую купель. Там же паломники набирают святую воду в бутыли и везут ее домой.

Солнечно, тихо, по двору монастыря шмыгают монахи, в лавке продают вкуснющий хлеб и сдобу монастырской выпечки. Перекусила, запила родниковой водой (может быть и вправду – святая?) и потихоньку побрела к дороге. Вид на холмистые дали открывается удивительный. И нигде я не видела за всю свою жизнь таких пышных, белых, высоко плывущих облаков, такого необъятного глубокого неба…

7 августа

Вчера яростный и чумовой Гришка (5 лет с хвостиком) гонял по улице молодую овчарку Рину лопаткой и грозно кричал: «Стоять! Я кому сказал! Лежать! Руки вверх!» Бабушка, наконец, не выдержала и ангельским голоском возмутилась:

- Гриша, перестань сейчас же, а если я тебя лопатой?!

- А я убегу!

- Ничего, кушать захочешь – прибежишь.

Глубокое потрясенное молчание и потом Гришкин голос:

- Я к тебе приду кушать, а ты меня лопатой?..

8 августа

Куст красной смородины можно просто доить двумя руками – ягода легко ссыпается в корзину с алых гроздей шуршащей струей. Листья – наперечет, все ветки в гроздьях ягод. От праздного любопытства разворачиваю скрученный каким-то недугом лист и вижу махонькую зеленую спиральку улитки. То ли просто сорт такой, то ли еще маленькая, подрастет и будет как вон те, внизу, коричневато-бурые. А на крапиве – серовато-белесые, в лесу и на берегу реки мне встречались улитки с Гришкин кулачок, в коричневую полосочку. Сегодня видела не завитушку, а удлиненную, и опять непонятно: это еще недоразвитая, или порода такая? Сразу захотелось собрать коллекцию этих улиток с берегов Нары, таких мелких, разных, тонкой выделки и особой хрупкости.

Так же на берегу реки, в степи, меня привели в восторг колючки неописуемого разнообразия форм, цвета и степени агрессивности. Одни – как чертополох – разят с желанием убить врага, другие – легко, словно пух, щекочут ладонь. И цвет на них очень разный, изумительной изобретательности: венчиком миниатюрных цветочков на макушке или ярко-фиолетовой щетиной. Мне так же захотелось их собрать в коллекцию, синих, зеленых, фиолетовых, круглых и овальных. Здесь, в деревне, можно сочинять любые коллекции, обрабатывать, строить композиции, и верить, что они помогут сберечь в памяти эти блаженные летние дни на всю оставшуюся жизнь.

Суббота, где-то середина августа

На столе дивно пахнут белые флоксы. В печке доходят последние красные угольки. Кофе – слева, коньяк – справа, компьютер – посередке. Печка всей своей белой кафельной плоскостью источает тепло.

А с утра лил обложной дождь, в серой утренней хмари жалостно белел мокрыми косточками сруб баньки. Хорошо еще, что вчера я все брусья и доски укрыла пленкой, а кубики-спилы собрала и занесла в дом, поближе к печке. Умылась во дворе – и продрогла моментально. В доме – 14, хорошо, еще с плюсом. Печь стоит как айсберг. С перепугу включила чайник и забралась опять под одеяло – согреться. Но чайник уже через пять минут завопил, застонал, запищал. А дальше был сплошной подвиг или будни из жизни Лыковых. Оделась, сварила кофе, кашу, съела. Холодно.

Принесла дров, воды, попутно собрала упавшие яблоки, затопила, наставила на печь чайник, кастрюли, потерла кабачок, почистила яблоки, поставила на плиту сковороду с луком, заправила помидорами и морковью, все посолила, перемешала с кабачками – получилась ароматная нежная кабачковая икра. Яблоки смешала с остатками всяких варений – получился душистый яблочный десерт. Печь не успела протопиться, а весь дом уже наполнился теплом от облепиховых поленьев, запахами яблочного и овощного варева. Уже в финале, на догорающем огне – заварила чай из мяты и душицы в глиняном горшке, и поставила варить кофе. Нет, на кофе жара плиты уже не хватит, сгребаю красные угольки и ставлю турку прямо в топку, на уголья. Первый раз не боюсь, что мой кофе сбежит! Но снимаю его как раз вовремя – как только поднялась шапка пены.

Теперь в доме просто рай, а я намереваюсь помыть сегодня голову. Горячей воды – полно.

Вчера читала Набокова, а сегодня в старых журналах нашла репортажи Гумилева с фронтов первой мировой. Не оторваться! За окном прекратился дождь, и очень смешно, каким-то бульканьем капли в лужу, прокричала птица. Меня очень занимает обилие здесь, в деревне, разных птиц. У каждой – своя песня, свой голос, досадно, что я их не знаю. Сокол? Малиновка? Рябчик? Утром под дождем тяжело, со старушечьим воплем, на крышу с березы перемахнула мокрая ворона, и пошла дальше отмахивать по деревам, причитая и тяжело всплескивая крыльями. Уж эту-то все знают.

Так, дорогая, отложи книгу, дождь перестал, люди зашмыгали по улице. Пойду и я окунусь в свежий мокрый лес. Теперь у меня есть протопленный дом, в который будет очень приятно вернуться.

Руки пахнут георгинами. Я сочинила букет из травки, белых с отливом лимонной желтизны изнутри георгинов, листьев лесной герани и зонтиков. Стоит в оранжево-огненном фарфоровом горшочке – и жалко, что нет фотоаппарата! У меня есть одна маниакальная, но вполне безобидная страсть: я люблю сочинять букеты. Шла вечером с купания и набрала на лугу у Нары красных листьев, таких редких среди сочной зелени. Щавеля и зонтиков, одуванчиков и трилистников – красных в бурую крапинку, рыжих с желтизной… Букет был маленький и смешной, как будто о тряпицу вытирали кисть, после того как написали Осень. К вечеру эта горящая осенними красками тряпица пожухла, и я бросила ее в печь. А на вечерней прогулке на лугу обнаружила неожиданно для себя цветущий ярко-розовым, вполне садовым цветом горошек. К этому кусту присоединила зонтики красные с розовым же отливом удивительного растения с мясистым стеблем и листьями – и вышел вполне экзотический букет. Кстати, ботаническая моя безграмотность меня сердит так же, как незнание птиц. Как чудно звучит: таволга, если еще и знать, что это пахучие высокие белые соцветия мелких, как пшено, цветков с листьями, которые крепко пахнут огурцом! Иволга, Таволга, Волга…. С другой прогулки принесла роскошные артишоковые созвездия чертополоха, с верхнего поля – веничек спелой ржи, с липучими-колючими усами. Сколько себя помню – без устали сочиняю эти композиции, недолговечные, никому кроме меня не нужные, смешные или неожиданно очень оригинальные. Они мне, наверное, заменяют всю незнаемую роскошь – бриллианты, фарфор, шелка, что там еще?…

Воскресенье середины августа

Вчера весь день лил обложной дождь. Я хотела даже сказать: «лил проливной ливень» - но так уж очень смешно. И все равно я много гуляла с зонтом по полям и улочкам, потом сидела за компьютером, читала. Белорусы-строители не могли из-за дождя работать и тосковали. Сегодня утром они приперлись раным-рано и попросили разрешения распиливать и стругать брус на террасе. А что делать? Облака висят прямо на плечах, и неутомимый дождь ведет себя так, словно у него там, наверху, в запасе бездонный океан. От звона и визга рубанка и пил не спасала двойная дверь и сразу после кофе я удрала на Нару. Бродила по пустым мокрым полянам, смотрела на ставшую прозрачной после ночного холода речку и вдруг увидела опять этого малыша. И он сразу меня увидел, кинулся навстречу, еще издали, с тревогой и заботой крича: «Уже купалась?!» Этот малышок, гуляя с мамой и еще какими-то родственниками, увидел меня одиноко плавающей, когда уже никто не лез в воду. Ситуация обсуждалась бурно и ему разъяснили, что никто в такой холод в воду не лезет. Я была его сильным аргументом, и пришлось помочь маме.

- Ты знаешь, вода очень холодная, прямо пятки ломит.

- Но ты же плаваешь!

- Я больше не буду, видишь, уже выхожу.

Он приумолк, семейство удалилось. На следующий день он встретил меня на улице и закричал: «Опять плавала?» Пришлось сознаться. Взволнованным расспросам не было конца: «А тебе разве не холодно? А почему ты плаваешь на быстрине, там течение! А ты опять пойдешь?» Видно было, что самостоятельное общение с большим человеком на интересующую его тему, самостоятельно завязанное знакомство невероятно ему нравится. Надо ли говорить, что и я чувствовала себя просто счастливой, когда он, проезжая с папой на велосипеде, стремительно оборачивался на меня с заднего сидения и озабоченно кричал: «Опять пошла плавать?» И я успевала ему ответить: «Нет-нет, я просто гуляю, видишь, я даже носки теплые надела!» А он успевал мне сообщить, прежде чем папа заворачивал за угол: «А у меня видишь рукавички, – показывал перчатки на лапках и добавлял – смотри, на реку не ходи!…»

День был невероятно длинный и вместительный, как в детстве. То лил дождь, то облака разбегались, и ярко синело высокое небо. Соколы парили высоко, но через полчаса сильный ветер опять натягивал хмарь и морось. Я без конца укрывала брус и раскрывала, наконец, белорусы окончательно убрались с террасы и стены баньки начали расти. Чем выше поднимались стены, тем смешнее становилось это строение. Прямо какая-то деревянная шкатулочка с неоправданным запасом прочности. Они ее прошпиливают арматурными стержнями, пробивают сажеными гвоздями – а пространство внутри всего-то четыре на три!

Собрала еще стакан малины и полкорзиночки винного крыжовника и вечером, когда затопила печку, сварила последнее варенье. Больше нет ни ягод, ни сахара, ни охоты. На банке так и написала: «Последнее варенье». Нравятся мне все эти игрушки. Прямо на плите испекла картофельные «печенки», как меня еще отец учил в детстве. Сырую очищенную картофелину разрезаешь на тонкие (по полсантиметра) пластинки и кладешь прямо на плиту. Подовые печенки отличаются совершенно особым аскетичным вкусом. Прямо горячие солила, ножом клала тонкий пластик сливочного масла и, обжигаясь, ела.

Но компьютер открыла исключительно из-за малыша. Его зовут Саша и ему три года.

По-моему сегодня 20 августа, и точно – пятница

В Москве я пробыла два дня и с радостью опять вернулась в деревню. Стоит жара, я и вчера и сегодня поплавала в Наре, хотя вода долго играть с течением не дает, в ней уже прочно засел ночной холод. Хозяин мой немного попсиховал из-за того, что банька на три см ниже, чем ему хотелось – и вообще не такая объемная, красивая, как виделось в мечтах. Глупый, какой может быть избушка четыре на три? Хоть всю петухами распиши, все равно на дворец не потянет. По-моему, он жаждет реванша за свой косолапый дом. А мне так все здесь нравится именно органичностью и «равно-не-великостью»: не очень складный дом дышит солнечным теплом или печным, в зависимости оттого, что творится в природе, он как бы ее часть и составляющая. И я – тоже. Мне доставляет удовольствие подбирать упавшие яблоки, чистит их, вырезать угнездившихся там червячков, варить из яблочных кусочков нечто ароматное – с вишневым листом или корицей, с лепестками запоздало расцветшего шиповника или оставшимися ягодами. И есть руками помидоры, сыр, картошку, ходить босиком по клеверу и напарываться на крапиву, пить ключевую воду, а не сок из пакета.

Как здесь душевно, моя атмосфера, в Москву – на работу – не хочется. Здесь, между прочим, неподалеку есть частный зоопарк птиц, завтра обязательно съезжу. Да и опята вот-вот пойдут. В округе по перелескам их просто пропасть.

• Турфирмы по Подмосковью
• Турфирмы по России
• экскурсионные туры
• познавательные