|
||||||||||||||||||||||
![]() |
|
|||||||||||||||||||||
Подмосковная буколика
Чистенькие комнаты в частном доме, утренний вопль петуха и квохтание кур во дворе. Если очень захочется – можете сами подоить корову или отогнать овец на пастбище. Можно купаться в деревенской речушке у запруды и валяться до изнеможения в душистых травах. А то и - «раззудись, плечо, размахнись, рука» - пройтись с косою по утренней заре под птичье многоголосье. В Хорватии я видела такие «туристические фермы» - они мне очень понравились. Говорят, отдых такой обретает все большую популярность. Уверяю вас, что Россия в этом направлении ничуть не отстает. Вот хоть мое прошлое лето, у доброго и безалаберного «дворянина», который доверил мне свое хозяйство без зазрения совести и лишь изредка наведывался проверить: не спалила ли гостья его хоромы.
Итак, отдых в Подмосковье, что это такое?
4 августа За три дня я стала в деревне уже совсем своей, соседи – здороваются, хозяин – советуется. А может, здесь просто так принято: все родные, потому что нас мало. Хозяин мой, Евгений Петрович, давно собирался строить баню, сомневался, раздумывал и, наконец, решился, объяснив, что для него это некий акт самоутверждения. Ну, как Раскольников: смогу ли я, способен – или тварь дрожащая?! Старую облепиху он рубил по частям – сверху – сколько рукой мог достать, потом – ниже, потом – под самое основание. Сосед Синицын дал ему купорос – чтобы полить пень и не корчевать эту дьявольщину. За два дня крона подвяла, узкие листы порыжели и до приезда строителей мне поручили ее сжечь. Секатором отрезая ветки, я складывала из них высоченный инквизиторский костер. Запалила бумагу, и через мгновение столб густого белого дыма поднялся к синему небу. Время от времени ветерок склонял его то в одну сторону, то в другую и сосед сказал, что этому извержению не хватает Брюллова. А мне было приятно, что работа спорилась, костерок не гас, гора облепихового хвороста таяла на глазах. В азарте я сожгла еще и куст старой черной смородины, которую тоже выдрали, освобождая место под баню. Дым почему то больше не хотел подниматься столбом и начал растекаться низом, по затоптанной поляне и малиннику. Через десять минут я поняла, что это вовсе не из-за смородины, корни которой уже горели, потрескивая и испуская аромат. Из-под кучевых облаков рванул веселый дождик – ожидаемый весь день и неожиданный в данную минуту. Я помчалась укрывать пленкой брус и доски, а дождик лил, солнце светило, и костер все равно не гас. В момент волосы и рубаха стали мокрыми, но костерок мой уверенно и спокойно догорал. Весь день надо мной вьются какие-то крупные и красивые птицы – парой – и перекликаются высокими голосами. И утром парили, и вот сейчас, вечером. Только ушли тучи – и они появились.
Вода в Наре немного спала и стала еще коричневее. Купальщиков было не много. Старухи, которые пеклись о здоровье, их внуки, которых они досадливо опекали, и два подвыпивших парня. Эти, попав сдуру на стремнину, малехонько испугались и довольно быстро убрались. А плавать в Наре было одно удовольствие. Про нее, я как-то слышала, сказали: «Правильная речка! Дно – песчаное, течение быстрое, за плотиной – джакузи, перед плотинкой – для маленьких заводь, ну про всех подумала». В правильной речке я немного поцарапалась против течения, поплескалась на тишинке, окунулась с головкой несколько раз, и вылезла на берег совершенно ублаженная. Назад шла тихо. Голову повязала белым платком, пальцы больные обернула лопухом, и было мне хорошо, как никогда. Еще с дороги было видно, что мой костерок в огороде едва дышит: от золы шел не то дымок остатний, не то парок вечерний. И пахло печеной картошечкой. Этот дух ни с чем спутать нельзя.
Разрезала картофелину надвое, солила, впихивала в ароматную горячую мякоть масло и выбирала ее ложкой. Гортензия была белой, как комья снега, настурция – огненной, лес тихий и недвижимый, и небо синее уже не помнило своего потешного короткого дождя. Кстати, нет вкуснее приправы, чем бутоны настурции, мимоходом сорванные с клумбы: остренькие, как перчик! Мне было так хорошо одной, на этой зеленой полянке, в этом белом платочке на непросохшей от купания голове, что снова захотелось жить. Скорлупки запеченной картошки я бросила вместе с салфеткой в золу, и она снова с готовностью задымила, снова пополз аромат горячей картошки. А я заварила зеленый чай и удивилась, что листы черной смородины, которые так пахучи обыкновенно, сегодня едва источают свой аромат. Ну и пусть. Все равно хорошо.
5 августа
- Я тебя завезу, уеду на рынок, там часа два-три протолкусь и на обратном пути тебя подхвачу. А почему нет? Хватаю фотоаппарат, меняю джинсы на длинную юбку, платок – на шею, и вот мы уже летим по Калужской дороге в сторону Боровска. У дороги там и сям стоят тетки с корзинами, полными отборных белых грибов. Говорят, и город Боровск свое имя с древности носит от боровиков, которыми эти места славятся. Их тут собирали немерянное количество, сушили, мариновали, возили возами на ярмарки. Про монастырь я наслышана, он основан в середине пятнадцатого века преподобным Пафнутием Боровским, который до этого был игуменом в этом «грибном» городе. Он и построил храм в честь Рождества Богородицы на левом берегу реки Протвы. Заметим, что, как и все монастыри в древней Руси, носил он еще и стратегическое значение: защищал подступы к Москве с юго-запада. Естественно, несколько раз горел, терпел от разных супостатов осады, а в 1610 году был разрушен Тушинским вором – Лжедмитрием П. Восстанавливался при царях Михаиле Федоровиче и Алексее Михайловиче, а потом Наполеон опять его сжег.
Я долго бродила вдоль этих толстых белых стен, заглядывала в бойницы, с удовольствием копалась в книжной церковной лавке. А потом знающие люди отвели меня к часовенке возле святого источника. Какой-то доброхот, уже из нынешних, построил над источником закрытую купальню: можно войти, раздеться и с молитвою окунуться в студеную родниковую купель. Там же паломники набирают святую воду в бутыли и везут ее домой. Солнечно, тихо, по двору монастыря шмыгают монахи, в лавке продают вкуснющий хлеб и сдобу монастырской выпечки. Перекусила, запила родниковой водой (может быть и вправду – святая?) и потихоньку побрела к дороге. Вид на холмистые дали открывается удивительный. И нигде я не видела за всю свою жизнь таких пышных, белых, высоко плывущих облаков, такого необъятного глубокого неба…
7 августа Вчера яростный и чумовой Гришка (5 лет с хвостиком) гонял по улице молодую овчарку Рину лопаткой и грозно кричал: «Стоять! Я кому сказал! Лежать! Руки вверх!» Бабушка, наконец, не выдержала и ангельским голоском возмутилась: - Гриша, перестань сейчас же, а если я тебя лопатой?! - А я убегу! - Ничего, кушать захочешь – прибежишь. Глубокое потрясенное молчание и потом Гришкин голос: - Я к тебе приду кушать, а ты меня лопатой?..
8 августа
Так же на берегу реки, в степи, меня привели в восторг колючки неописуемого разнообразия форм, цвета и степени агрессивности. Одни – как чертополох – разят с желанием убить врага, другие – легко, словно пух, щекочут ладонь. И цвет на них очень разный, изумительной изобретательности: венчиком миниатюрных цветочков на макушке или ярко-фиолетовой щетиной. Мне так же захотелось их собрать в коллекцию, синих, зеленых, фиолетовых, круглых и овальных. Здесь, в деревне, можно сочинять любые коллекции, обрабатывать, строить композиции, и верить, что они помогут сберечь в памяти эти блаженные летние дни на всю оставшуюся жизнь.
Суббота, где-то середина августа На столе дивно пахнут белые флоксы. В печке доходят последние красные угольки. Кофе – слева, коньяк – справа, компьютер – посередке. Печка всей своей белой кафельной плоскостью источает тепло.
Принесла дров, воды, попутно собрала упавшие яблоки, затопила, наставила на печь чайник, кастрюли, потерла кабачок, почистила яблоки, поставила на плиту сковороду с луком, заправила помидорами и морковью, все посолила, перемешала с кабачками – получилась ароматная нежная кабачковая икра. Яблоки смешала с остатками всяких варений – получился душистый яблочный десерт. Печь не успела протопиться, а весь дом уже наполнился теплом от облепиховых поленьев, запахами яблочного и овощного варева. Уже в финале, на догорающем огне – заварила чай из мяты и душицы в глиняном горшке, и поставила варить кофе. Нет, на кофе жара плиты уже не хватит, сгребаю красные угольки и ставлю турку прямо в топку, на уголья. Первый раз не боюсь, что мой кофе сбежит! Но снимаю его как раз вовремя – как только поднялась шапка пены. Теперь в доме просто рай, а я намереваюсь помыть сегодня голову. Горячей воды – полно. Вчера читала Набокова, а сегодня в старых журналах нашла репортажи Гумилева с фронтов первой мировой. Не оторваться! За окном прекратился дождь, и очень смешно, каким-то бульканьем капли в лужу, прокричала птица. Меня очень занимает обилие здесь, в деревне, разных птиц. У каждой – своя песня, свой голос, досадно, что я их не знаю. Сокол? Малиновка? Рябчик? Утром под дождем тяжело, со старушечьим воплем, на крышу с березы перемахнула мокрая ворона, и пошла дальше отмахивать по деревам, причитая и тяжело всплескивая крыльями. Уж эту-то все знают. Так, дорогая, отложи книгу, дождь перестал, люди зашмыгали по улице. Пойду и я окунусь в свежий мокрый лес. Теперь у меня есть протопленный дом, в который будет очень приятно вернуться. Руки пахнут георгинами. Я сочинила букет из травки, белых с отливом лимонной желтизны изнутри георгинов, листьев лесной герани и зонтиков. Стоит в оранжево-огненном фарфоровом горшочке – и жалко, что нет фотоаппарата! У меня есть одна маниакальная, но вполне безобидная страсть: я люблю сочинять букеты. Шла вечером с купания и набрала на лугу у Нары красных листьев, таких редких среди сочной зелени. Щавеля и зонтиков, одуванчиков и трилистников – красных в бурую крапинку, рыжих с желтизной… Букет был маленький и смешной, как будто о тряпицу вытирали кисть, после того как написали Осень. К вечеру эта горящая осенними красками тряпица пожухла, и я бросила ее в печь. А на вечерней прогулке на лугу обнаружила неожиданно для себя цветущий ярко-розовым, вполне садовым цветом горошек. К этому кусту присоединила зонтики красные с розовым же отливом удивительного растения с мясистым стеблем и листьями – и вышел вполне экзотический букет. Кстати, ботаническая моя безграмотность меня сердит так же, как незнание птиц. Как чудно звучит: таволга, если еще и знать, что это пахучие высокие белые соцветия мелких, как пшено, цветков с листьями, которые крепко пахнут огурцом! Иволга, Таволга, Волга…. С другой прогулки принесла роскошные артишоковые созвездия чертополоха, с верхнего поля – веничек спелой ржи, с липучими-колючими усами. Сколько себя помню – без устали сочиняю эти композиции, недолговечные, никому кроме меня не нужные, смешные или неожиданно очень оригинальные. Они мне, наверное, заменяют всю незнаемую роскошь – бриллианты, фарфор, шелка, что там еще?…
Воскресенье середины августа
- Ты знаешь, вода очень холодная, прямо пятки ломит. - Но ты же плаваешь! - Я больше не буду, видишь, уже выхожу. Он приумолк, семейство удалилось. На следующий день он встретил меня на улице и закричал: «Опять плавала?» Пришлось сознаться. Взволнованным расспросам не было конца: «А тебе разве не холодно? А почему ты плаваешь на быстрине, там течение! А ты опять пойдешь?» Видно было, что самостоятельное общение с большим человеком на интересующую его тему, самостоятельно завязанное знакомство невероятно ему нравится. Надо ли говорить, что и я чувствовала себя просто счастливой, когда он, проезжая с папой на велосипеде, стремительно оборачивался на меня с заднего сидения и озабоченно кричал: «Опять пошла плавать?» И я успевала ему ответить: «Нет-нет, я просто гуляю, видишь, я даже носки теплые надела!» А он успевал мне сообщить, прежде чем папа заворачивал за угол: «А у меня видишь рукавички, – показывал перчатки на лапках и добавлял – смотри, на реку не ходи!…» День был невероятно длинный и вместительный, как в детстве. То лил дождь, то облака разбегались, и ярко синело высокое небо. Соколы парили высоко, но через полчаса сильный ветер опять натягивал хмарь и морось. Я без конца укрывала брус и раскрывала, наконец, белорусы окончательно убрались с террасы и стены баньки начали расти. Чем выше поднимались стены, тем смешнее становилось это строение. Прямо какая-то деревянная шкатулочка с неоправданным запасом прочности. Они ее прошпиливают арматурными стержнями, пробивают сажеными гвоздями – а пространство внутри всего-то четыре на три! Собрала еще стакан малины и полкорзиночки винного крыжовника и вечером, когда затопила печку, сварила последнее варенье. Больше нет ни ягод, ни сахара, ни охоты. На банке так и написала: «Последнее варенье». Нравятся мне все эти игрушки. Прямо на плите испекла картофельные «печенки», как меня еще отец учил в детстве. Сырую очищенную картофелину разрезаешь на тонкие (по полсантиметра) пластинки и кладешь прямо на плиту. Подовые печенки отличаются совершенно особым аскетичным вкусом. Прямо горячие солила, ножом клала тонкий пластик сливочного масла и, обжигаясь, ела. Но компьютер открыла исключительно из-за малыша. Его зовут Саша и ему три года.
По-моему сегодня 20 августа, и точно – пятница
Как здесь душевно, моя атмосфера, в Москву – на работу – не хочется. Здесь, между прочим, неподалеку есть частный зоопарк птиц, завтра обязательно съезжу. Да и опята вот-вот пойдут. В округе по перелескам их просто пропасть. Людмила ПЕРЦЕВАЯ
|
|
||
|
||
| О нас | Связаться с нами | Добавить сайт/фирму | Copyright © 2006-2009 «Лаборатория Путешествий» |